– Мы все проверим, – заверил его Левитин.

– Вы проверили всех, кто был в тот момент в здании института? – спросил Дронго у Климова.

– Всех, – подтвердил следователь прокуратуры, – все девятнадцать мужчин были нами проверены.

– Почему девятнадцать? Да, да, правильно. Вы ведь считаете вместе с Мастуковым. Но ведь в тот вечер на территории института было еще восемь женщин.

– Вы и это знаете, – зло заметил Левитин. – Мне кажется, вам пора работать здесь вместо Михаила Михайловича. Вы обладаете такой информацией.

– Психиатры считают, что женщины не бывают маньяками, – с улыбкой пояснил Климов, – хотя мы проверили на всякий случай и всех оставшихся женщин. Там четыре уборщицы и еще четыре научных сотрудника института – от заместителя директора до младшего научного сотрудника. Но у всех есть твердое алиби. Почти все покинули территорию института в одно и то же время. Сотрудницы раньше, уборщицы позже. Но все вместе. Среди девятнадцати мужчин некоторые ушли позже обычного. Их мы проверяли очень тщательно. Но ни к кому не смогли придраться. Я думаю, что в вас говорит просто дух противоречия. Я вас понимаю. Иногда самые простые решения кажутся не самыми верными. Но это не тот случай. Убийца был Павел Мовчан, и мы намерены передать дело в суд.

– Мне можно будет почитать дело? – спросил Дронго. – В порядке исключения.

Следователь взглянул на Левитина. Формально полковник был выше его по званию. Советник юстиции соответствовал воинскому званию подполковника. Но юридически следователь считался независимой процессуальной фигурой, способной самостоятельно принимать решения об ознакомлении кого-либо с уголовным делом. Левитин молчал, ожидая решения Климова.

– Хорошо, – сказал наконец следователь. – Вообще-то это у нас не практикуется. Но, учитывая вашу известность, я сделаю исключение. Приезжайте завтра в одиннадцать к нам в прокуратуру, я вам разрешу почитать некоторые наши материалы.

– Спасибо.

– Кажется, нам пора, – недовольно буркнул Левитин, не скрывающий своего раздражения решением следователя.

Он поднялся, взглянул на Климова. Тот остался сидеть за столом, словно размышляя, как ему поступить.

– Вы едете? – недовольным голосом спросил Левитин.

Формально они были из разных учреждений. Но существовало и такое понятие, как корпоративная этика. Следователь кивнул, поднимаясь следом.

– До свидания, – он протянул руку Дронго на прощание.

Левитин вышел, попрощавшись только с Архиповым. На Сыркина он лишь сверкнул глазами. Дронго холодно кивнул. Когда они ушли, Архипов обратился к своему гостю:

– Извините нас, я не думал, что он так быстро все узнает.

– Это вы меня извините. Я, кажется, начинаю причинять вам неудобства, еще ничего не узнав.

– Неужели убийцей был этот молодой человек? – вздохнул Архипов. – Как все это страшно.

– Мы больше не будем вам мешать, – предложил Дронго, – если вы разрешите, мы пройдем в кабинет Михаила Михайловича и немного побеседуем.

– Да, да, конечно, – рассеянно согласился Архипов, – поступайте как считаете нужным.

Глава 4

Кабинет у Сыркина был небольшой, скромный, но уютный. На двух подоконниках стояли рядком цветы в красивых расписных горшках. Поймав взгляд гостя, хозяин кабинета кивнул, улыбаясь:

– Это моя жена расписывает. Она любит цветы. У нас весь дом в зелени, вот я и решил часть сюда переместить. Садитесь, я сейчас попрошу принести чай.

– Спасибо, – поблагодарил Дронго, – давайте сначала пройдемся по нашим спискам. Как я понял, люди из ФСБ проверяли в основном мужчин. И хотя я пока не знаю, на чем основывается уверенность следователя прокуратуры, но начнем-ка с прекрасного пола.

– Климов прав, – заметил Сыркин, – женщин-маньяков не бывает. Это мне говорили и на моей прежней работе. Вообще не бывает.

– Тогда тем более пробежимся по их списку и перейдем к мужчинам. Кто эти восемь женщин, которые в тот вечер задержались?

– Четыре уборщицы. Они обычно работают по вечерам, когда все уходят. Вообще-то в тот вечер их должно было быть пять человек, но Сойкина не смогла выйти, заболел ребенок. И они работали вчетвером, – Михаил Михайлович поднял телефонную трубку и попросил принести в кабинет чаю.

– Давайте по порядку, – предложил Дронго. – Первой идет Моисеева. Она у вас тоже заместитель директора?

– Да, по науке. Профессор Моисеева, Елена Витальевна. Ей пятьдесят пять лет. Я поверю скорее, что это я совершил убийство, чем Моисеева. Настоящий ученый, прекрасная женщина. У нее немного плохое зрение, она носит очки. Кажется, минус пять. В тот вечер она задержалась в своем кабинете.

– Если вы и дальше будете давать характеристики подобным же образом, то я просто не смогу работать, – засмеялся Дронго. – Вы так охарактеризовали Моисееву, что мне уже не хочется ничего спрашивать.

– Она одержима наукой. Даже замуж не вышла. Есть такие одержимые женщины.

– Согласен. Второй указана Фирсова.

– Да, Людмила Фирсова. Начальник отдела. Очень интересный человек, умница, работает у нас восемь лет. Четыре года назад она потеряла мужа, погиб в автокатастрофе. Она очень сильно переживала. Даже попала в больницу с сердечным приступом. А в прошлом году немного отошла, вышла замуж за нашего сотрудника, руководителя другого отдела – Георгия Зинкова. Вообще-то они давно знали друг друга. Очень интересная женщина.

– Третьей указана Сулахметова.

– Раиса Сулахметова работает у нас уже шесть лет. Старший научный сотрудник. Скромная, отзывчивая женщина. У нее, правда, есть судимый брат, но он сейчас отбывает наказание. Ей тридцать девять лет.

– За что судимый?

– Не знаю. Не интересовался. Кажется, хищение, но все точно записано в ее личном деле.

– Узнайте, пожалуйста, мне интересно, за что именно его посадили. Раз вы все равно не даете мне поработать в отделе кадров.

– Хорошо, – смущенно сказал Михаил Михайлович, делая отметку в своем блокноте, – я сам все проверю. Вы должны понимать наши особенности. Мы действительно не имеем права никого из посторонних знакомить с личными досье на наших сотрудников.

– Вы мне это уже говорили. Я только хотел подчеркнуть, как трудно мне будет работать. Давайте следующую. Четвертой у вас указана Ольга Финкель.

– Младший научный сотрудник. Работает у нас полтора года. Хорошая девочка. Два года назад закончила институт. Она племянница академика Финкеля, близкого друга нашего Сергея Алексеевича.

– Я его знаю, – кивнул Дронго, – остается еще четыре фамилии.

– Это наши уборщицы. Они работают по всей территории. Первая...

– Не нужно представлять каждую. Достаточно если вы назовете мне фамилию той, которая убирала в здании, где было совершено убийство.

– В том-то все и дело, – оживился Сыркин, – там должна была работать в тот вечер Сойкина. Поэтому убитую нашли так поздно. Иначе бы уборщица ее обязательно нашла.

– Ее, конечно, проверяли?

– Еще как, – вздохнул Михаил Михайлович. – Ее проверяли в первую очередь. Но ребенок действительно болел, даже два раза «Скорую» вызывали. Почти сорок температура была. Вообще никакая мать никогда не будет врать насчет своего ребенка. Из суеверия. Женщина может придумать что угодно, только не ложную болезнь своего дитяти из страха, что тот заболеет на самом деле. У ее сына была очень высокая температура, это выяснили на следующий день, когда мальчик еще болел.

В этот момент в кабинет вошла молодая девушка с подносом. Высокая, стройная, в вызывающе короткой мини-юбке, красавица была обладательницей маленького носика, темных миндалевидных глаз и модной короткой прически. Девушка сложила в улыбку свои тонкие губки, расставляя чай на столике.

– Это наша Оля, – представил ее Михаил Михайлович.

– Очень приятно, – кивнул Дронго.

– А это наш эксперт. Он знает твоего дядю, – Сыркин показал на гостя.

– И мне приятно, – улыбнулась девушка, выходя из кабинета.

– Красивая, – кивнул Дронго. – Когда в институте узнали, что Сойкина не приедет на работу? Она звонила, предупреждала о своей задержке?